Неточные совпадения
Клим промолчал, разглядывая красное от
холода лицо брата. Сегодня Дмитрий казался более коренастым и еще более обыденным человеком. Говорил он вяло и как бы
не то,
о чем
думал. Глаза его смотрели рассеянно, и он, видимо,
не знал, куда девать руки, совал их в карманы, закидывал за голову, поглаживал бока, наконец широко развел их, говоря с недоумением...
И
не одну сотню раз Клим Самгин видел, как вдали, над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое, видел облака, спрессованные в такую непроницаемо плотную массу цвета кровельного железа, что можно было
думать: за нею уж ничего нет, кроме «черного
холода вселенской тьмы»,
о котором с таким ужасом говорила Серафима Нехаева.
«Что же это такое? —
думал Райский, глядя на привезенный им портрет, — она опять
не похожа, она все такая же!.. Да нет, она
не обманет меня: это спокойствие и
холод, которым она сейчас вооружилась передо мной,
не прежний
холод —
о нет! это натяжка, принуждение. Там что-то прячется, под этим льдом, — посмотрим!»
Об антихристе она говорила
не часто, но всегда безбоязненно и пренебрежительно; имя божие звучало в устах её грозно; произнося его, она понижала голос, закатывала глаза и крестилась. Сначала Матвей боялся бога, силы невидимой, вездесущей и всезнающей, но постепенно и незаметно привык
не думать о боге, как
не думал летом
о тепле, а зимою
о снеге и
холоде.
О нет, Аллочка, так нельзя, милая! Я к вам добром, а вы мне отвечаете
холодом. Это
не годится. И дело
не в пятистах рублях. Мало ли кто кому должен. Дело в тоне. Вот если бы вы пришли ко мне, сказали бы просто и дружелюбно: Зоя, дела мои паршивы, мы бы вместе
подумали, как выпутаться из них… Но вы вошли ко мне как статуя свободы. Я, мол, светская дама, а ты Зоя-коммерсантка, портниха. Ну, а если так, я плачу тем же.
Егорушка еще позвал деда.
Не добившись ответа, он сел неподвижно и уж
не ждал, когда все кончится. Он был уверен, что сию минуту его убьет гром, что глаза нечаянно откроются и он увидит страшных великанов. И он уж
не крестился,
не звал деда,
не думал о матери и только коченел от
холода и уверенности, что гроза никогда
не кончится.
Илья упорно смотрел на женщину,
думая о том, как обнимет её, и боялся, что он
не сумеет сделать этого, а она насмеется над ним. От этой мысли его бросало в жар и
холод.
В Москве Кольцов опять отдохнул душою среди своих старых друзей и с ужасом
думал о возвращении в Воронеж. «Если бы вы знали, — писал он в Петербург к Белинскому, — как
не хочется мне ехать домой: так
холодом и обдает при мысли ехать туда, а надо ехать — необходимость, железный закон». Поэтому он и по окончании дел еще несколько времени жил в Москве и радостно встретил с друзьями новый, 1841, год. Через год он грустно вспоминает об этом в стихотворении на новый, 1842, год...
Был уже весенний месяц март, но по ночам деревья трещали от
холода, как в декабре, и едва высунешь язык, как его начинало сильно щипать. Волчиха была слабого здоровья, мнительная; она вздрагивала от малейшего шума и все
думала о том, как бы дома без нее кто
не обидел волчат. Запах человеческих и лошадиных следов, пни, сложенные дрова и темная унавоженная дорога пугали ее; ей казалось, будто за деревьями в потемках стоят люди и где-то за лесом воют собаки.
Он ни над кем
не смеялся и никого
не упрекал, но, когда он выходил из библиотеки, где просиживал большую часть дня, и рассеянно блуждал по всему дому, заходя в людскую, и к сестре, и к студенту, он разносил
холод по всему своему пути и заставлял людей
думать о себе так, точно они сейчас только совершили что-то очень нехорошее и даже преступное и их будут судить и наказывать.
Холод утра и угрюмость почтальона сообщились мало-помалу и озябшему студенту. Он апатично глядел на природу, ждал солнечного тепла и
думал только
о том, как, должно быть, жутко и противно бедным деревьям и траве переживать холодные ночи. Солнце взошло мутное, заспанное и холодное. Верхушки деревьев
не золотились от восходящего солнца, как пишут обыкновенно, лучи
не ползли по земле, и в полете сонных птиц
не заметно было радости. Каков был
холод ночью, таким он остался и при солнце…
Да, Я остался жить, но еще
не знаю, насколько это удастся Мне: тебе известно, насколько трудны переходы из кочевого состояния в оседлое? Я был свободным краснокожим, веселым номадом, который свое человеческое раскидывает, как легкую палатку. Теперь Я из гранита закладываю фундамент для земного жилища, и Меня, маловерного, заранее охватывает
холод и дрожь: будет ли тепло, когда белые снега опояшут мой новый дом! Что ты
думаешь, друг,
о различных системах центрального отопления?
И теперь, пожимаясь от
холода, студент
думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь
не станет лучше.
Пришла и Варвара Васильевна. Было уже двенадцать часов. Молча пили чай, разговор
не вязался. Все были вялы и
думали о том, что по грязи, мокроте и
холоду придется тащиться домой верст восемь. Варвара Васильевна, бледная, бодрилась и старалась скрыть прохватывавшую ее дрожь. Сергей и Шеметов сидели в облипших рубашках, взлохмаченные и хмурые, как мокрые петухи.
Нужно было теперь ждать до утра, оставаться здесь ночевать, а был еще только шестой час, и им представлялись длинный вечер, потом длинная, темная ночь, скука, неудобство их постелей, тараканы, утренний
холод; и, прислушиваясь к метели, которая выла в трубе и на чердаке, они оба
думали о том, как всё это непохоже на жизнь, которой они хотели бы для себя и
о которой когда-то мечтали, и как оба они далеки от своих сверстников, которые теперь в городе ходят по освещенным улицам,
не замечая непогоды, или собираются теперь в театр, или сидят в кабинетах за книгой.
Она еще
не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с
холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками, спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было
подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она
не отдавала в это время заботливых приказаний людям
о том, как разместить гостей и их вещи.